Дал Дёма мужику в «пятак» пару раз, челюсть сломал, глаз подбил, не помогли нахалу ни ноги, ни руки, ни приёмы специальные, потому что «против Дёмы нет приёма, если нет другого Дёмы». От усердия Пятак даже кисть себе слегка вывихнул в борьбе за правое, по его разумению, дело. Девчонка на него так зыркнула, будто взглядом убить хотела. Но Дёма взглядов не боялся и с женщинами не дрался.

Гости убрались подобру-поздорову, а братва осталась, как вдруг подъехал на своём единственном во всём городе рабочем УАЗике с мигалкой начальник местной милиции майор Студенец Владимир Петрович, собственной персоной.

— Вы что, — заорал он на братков, — идиоты, совсем с ума посходили? Вы знаете, кому по башке настучали?

Демьян с пришедшим в себя Петей Криворуковым, ясное дело, в непонятках… Не знаем, мол, никого.

— Ясно, что не знаете! А настучали вы по темечку столичному полковнику милиции Гераклу Ивановичу Сушёному, который из Москвы проездом к брату на похороны тётки своей, Гераклины Петровны Сушёной, училки вашей, заехал…

Братки припомнили, как вчера на местном кладбище хоронили Гераклину Петровну, у которой все они учились: и Демьян Круглов, и Петька Криворуков, и майор Студенец, и даже Хачик с Ахметом…

— Ага! — дошло, наконец, до Пятака, — значит, тот, кому я по тыковке настучал, — племянник её, из Москвы…

— Придурки! — не унимался Студенец, — да вы что, не понимаете, что Геракл Иванович Сушёный все эМ-Ве-Де теперь на уши поднимет, и что я, первым делом, обязан буду вас арестовать?

Дёма с Петей в школе не отличались особой тягой к знаниям, потому покойная Гераклина Петровна Сушёная всегда пребывала в сильном затруднении, как из ровного десятка единиц и двоек вывести ученикам Круглову и Криворукову четвёрки для повышения показателя успеваемости школы. У Студенца среди двоек хоть иногда, да троечка попадалась, потому его и на медаль вытянули, и в школу милиции учиться в область послали…

Но сейчас даже Дёма с Петей поняли, что придётся им теперь «делать ноги» из родного города…

Пока ноги эти им в милиции не выдернули.

Потому и пришлось Дёме Пятаку начинать жизнь с чистого, так сказать, листа.

Местный Папа, Лом Федосеевич Барнаулов, по кличке Затаренный, написал недотёпам малявы [1] . Дёме Круглову в областной центр к Эдуарду Аркадьевичу Чалому, с которым чалился когда-то вместе на зоне, сидел, в смысле. Петьке он малявы рекомендательной давать сначала не хотел. Он даже подумал, не сдать ли майору Студенцу для отчётности, но пожалел и отправил его в Тюмень, столицу деревень.

Поехал Демьян Круглов в центр областной новую жизнь начинать.

Километры набегали под капот, из колонок его древней и ржавой «пятеры» приятно басил Миша Шуфутинский, и ровно рычал мотор, который был ещё очень даже ничего, потому что пацаны из степногорского автосервиса уважали Дёму и перебирали его «пятёрку» каждый квартал, отлаживая гайки-клапана, чтоб заводилась с пол-оборота!

Только, впопыхах собираясь в бега, не успел Дёма поменять глушитель. В дороге, так некстати, прорвало у глушака среднюю часть, и машина рычала теперь, словно гоночный болид «Формулы-1».

Правильно в народе говорят, что «Беда одна с глушителем не ходит! Ищите рядом пистолет!»

Заехал Демьян на заправку какую-то левую с двумя рожками всего, один с девяносто вторым, другой с семьдесят шестым бензином.

За семьдесят шестым два «Запорожца» с «Москвичом» в очередь выстроились, а на дорогой девяносто второй никого не было.

Подъехал Демьян к колонке, заглушил мотор, пистолет с девяносто вторым в бак сунул, а сам к окошку пошёл, денег заплатить. В это время сзади «Волга» белая к той же колонке рядом нахально пристроилась. Водила с «волжанки» пистолет из демьяниного бензобака вынул и в свой сунул, крикнув при этом кассирше-заправщице типа: налей до полного, торопимся, я сейчас подойду…

Надо было ангельский характер иметь, чтоб за такую наглость не дать в пятак!

А у Демьяна-то характер хоть и весёлый, но взрывоопасный. Динамит! Порох! Гексоген! Пироксилин с пластидом! К тому же настроение — «ниже плинтуса».

Подошёл Дёма к водителю «Волги» и дал ему в пятак от души, чтоб людей, стоящих в очереди, уважал. Уверенно, чётко, сильно, но, главное, аккуратно, чтоб жив остался, потому что Дёме лишние неприятности сейчас были ни к чему

Пока водила возле колонки отдохнуть прилёг, — успокоился, ручки раскинув, вроде как спит, — Демьян спокойно вынул пистолет из его бака, в свой переставил и кассиру-оператору в окошко кричит: «лей, родная!»

Тут тонированные дверцы «волжанки» распахнулись, и из машины появилась такая знакомая Дёме парочка: мент московский, которому он челюсть свернул в баре «Степногорский Мулен-Руж», и девчонка, из-за которой неприятности начались!

Москвич, несмотря на свой потешный вид (на морде гипсовая повязка — челюсть сломанную поддерживает), сначала принялся что-то Демьяну из-под бинтов шепелявить про «уголовную скотину», про то, что сейчас здесь кого-то застрелят, после чего откуда-то из-под мышки начал пистолет имени товарища Макарова вытаскивать.

Слова здесь были ни к чему. Дёма снова оприходовал московского гостя, за прочириканную им арию и угрозу застрелить, по загипсованному «пятаку», совсем как в баре «Степногорский Мулен-Руж».

Хрустнула гипсовая повязка, и «целый полковник» опустил свой намозоленный зад кабинетного трудяги на асфальт.

Дёма подобрал выпавший из полковничьих рук пистолет, чтобы тот своим грозным видом людей зря не пугал. Обойму Пятак вынул, пистолет в мусорный бачок выкинул, патроны в канаву бросил. Под одобрительные взгляды водителей спокойно долил Дёма бензина в бак, уплатил онемевшей от увиденного девочке-оператору денег и рванул с места, взревев пробитым глушителем…

За рёвом ржавого глушака не услышал он угрожающей тирады в свой адрес со стороны «Клавдии Шифер», склонившейся над Сушёным, который корчился от боли, приходя в себя на грязном асфальте бензоколонки.

Демьян, может, и плохо в школе учился, но кое-чего всё-таки соображал! Понял он, что дальше по шоссе ехать на этой засвеченной «пятере» ему теперь нельзя!

До Центра всего сто километров оставалось, когда свернул он на первой же дорожке, ведущей к железной дороге. Там у платформы Пятак оставил машину возле общественного туалета, на стене которого было написано по-иностранному: «FUCK».

«Да, у нас в Степногорске так не умеют… — подумал про себя Демьян, поднимаясь на совершенно пустую платформу. — Все больше слово на букву „X“ пишут… Вот она, центровая культура, уже на дальних подступах ощущается её дыхание».

Демьян зашёл в вагон подошедшей электрички, выбрал себе местечко напротив симпатичной девушки и сел на почти свободную деревянную скамью, осторожно, чтоб не помять случайно, подвинув в сторону какого-то хилого школьника-очкарика.

— Что читаем? — добродушно спросил он у девушки.

Та не ответила, только поджала губки и ещё ближе придвинула к близоруким глазам учебник английского языка.

— Молодец, Софья Ковалевская! Учись. Мы тебе мешать не будем, — весело сказал Демьян, отворачиваясь к окошку.

За окнами мелькали кусты, поля с непонятной растительностью, какие-то ржавые брошенные трактора… Скука!

На следующей остановке сразу с двух сторон ввалились в вагон контролёры:

— Граждане, приготовьте билетики!

Очкарик, которого Демьян давеча плечом подвинул, как-то занервничал, заёрзал на деревянной скамье, засуетился.

Контролёр приблизился к ним. Девушка с учебником английского, не глядя, протянула ему билет. Тот сделал в билете дырочку никелированным компостером и вопросительно уставился на школьника…

— Ваш билетик, юноша? — спросил контролёр…

Очкарик, тщательно изображая желание найти билет, стал искать в карманах своих штанов.

— Биле-е-т…? — нетерпеливо повысил голос контролёр…